Пятнадцатилетняя девочка совершила ряд суицидальных попыток. Но и помимо этого, ее поведение отличалось рядом крайностей: она вонзала иглы в свои руки, резала запястья бритвенным лезвием и наносила себе прочие повреждения. Ей слышались голоса, которые непристойно обзывали ее и толкали ко всем этим разрушительным действиям. В терапии участвовали девушка, ее мать и отчим. Отчим обладал весьма привлекательной внешностью, был на десять лет моложе матери и на те же десять — старше своей приемной дочери. Девочка не уступала ему в привлекательности и, как стало ясно впоследствии, страшно интересовалась материнским браком. Однажды она призналась терапевту: «Мой отец любит читать литературу о подростковом сексе, и мама очень из-за этого беспокоится». Очевидно, представляясь ненормальной, девушка создавала угрозу, подрывавшую стабильность материнского брака, поскольку отчим вынужден был терпеть падчерицу, которая не только была слишком взрослой, чтобы считаться его дочерью, но еще и вела себя как безумная, неоднократно порываясь покончить жизнь самоубийством. Опасное поведение девушки пугало мать и отца; но ответственность за ситуацию целиком возлагалась на дочь. За время нескольких сессий, в течение которых терапевт старалась вызвать в родителях чувство ответственности за подростка, поведение девочки значительно улучшилось, но она стала прогуливать школу и выпивать. Тогда родителям было сказано: хотя поведение девочки улучшилось, ее состояние нельзя считать благополучным, поэтому мать и отец должны прийти на одну из встреч, чтобы поговорить о своем супружестве, ибо терапевт полагает, что их супружеские отношения могут быть каким-то образом связаны с проблемами девушки. Мать заявила, что не желает касаться этой стороны дела, поскольку чувствует: такой поворот в терапии опасен для ее отношений с мужем. Отчим, который казался мягким, спокойным человеком, невнятно что-то пробормотал, из чего можно было понять, что он согласен с женой. Дочь великодушно заявила, что ее проблемы не имеют никакого отношения к родительскому браку. Терапевт настаивала, утверждая, что если даже разговор на эту тему неприятен, супружеские трудности должны быть откровенно обсуждены, и такова будет жертва, которую мать должна принести ради дочери. Мать плакала, говоря, что однажды она уже прошла через развод и знает, что и этот ее брак сломается, если она сделает то, чего требует от нее терапевт. Дочь тоже плакала, выкрикивая сквозь слезы, что брак матери не имеет отношения к ее проблемам и что в таком случае у нее вообще нет никаких проблем, и в дальнейшем она никому не будет причинять ни малейшего беспокойства. Отчим хранил молчание. Терапевт напомнила, что те же обещания девочка давала и раньше, поэтому ее настроению нельзя доверять, и продолжала настаивать на том, чтобы родители коснулись вопросов своего брака. Эта сцена длилась около полутора часов; каждый упорствовал в своих доводах. Интервенция терапевта продемонстрировала ту силу, которым обладало разрушительное поведение дочери, ставя под угрозу родительский брак. Семья покинула кабинет после сессии, которая так ничем и не разрешилась.

Начиная с этого дня, девочка стала вести себе нормально. В течение следующей недели она увиделась с родным отцом, который жил в нескольких милях от своей прежней семьи. Она призналась, что нуждается в нем и хочет регулярно его навещать. Они не виделись друг с другом несколько лет. Отец был обрадован и визитом дочери, и тем более ее признанием, пообещав, что теперь они будут видеться часто. Продолжая нормально себя вести, девочка постаралась придать прочность этим отношениям. Связав себя с родным отцом, она отказалась от позиции разрушительной силы, которую занимала по отношению к материнскому супружеству.

Передача власти другим родственникам. Чем более нарушено душевное равновесие подростка в начале терапии, тем выше вероятность, что по мере того как иерархическая организация семьи становится все более согласованной, дадут о себе знать родственники, которые тесно связаны с молодым человеком, имеют на него влияние и во всем с ним солидаризируются. Таким образом, возникает опасность, что в семье вновь установятся две неконгруэнтные иерархии. Терапевт должен отстранить родственников, не допуская их союзничества с подростком и оказывая поддержку родителям в тех усилиях, которые они затрачивают на воспитание сына или дочери.

Самообвинения в неадекватности. Борясь за то, чтобы обеспечить необходимое воспитание своему подростку, родитель может лучше узнать самого себя, причем не только свои достоинства, но и недостатки, и в результате почувствовать неуверенность, даже разочарование в себе, пасть духом и т.д. Упадок настроения порою может быть вызван и столкновениями с собственными родителями, стремление которых к союзничеству с подростком, в обход матери и отца, приходится пресекать.

Когда ситуация молодого человека начинает меняться в лучшую сторону, отношения между членами семьи также могут претерпеть изменение, подчас весьма болезненное для тех, кто в них вовлечен. Уже не сын, а родитель может угрожать суицидом или нервным расстройством, и, возможно, потребуется посвятить ряд новых сессий ему одному или обоим родителям, чтобы поддержать их в этот непростой для семьи период.

Угроза разрушения брака. Когда отношения меняются, внезапно могут обостриться родительские трудности. Предъявляя большие требования к подростку, родители становятся более требовательными и друг к другу, что выливается в новые противостояния. В этих случаях иногда бывает полезно несколько утрировать власть подростка, чтобы вызвать сближение родителей, вынуждая их вместе печься и заботиться о нем ввиду новых неожиданностей в его поведении. Если власть над родителями в самой основе своей благожелательна, то есть в ней наличествуют забота ребенка и даже готовность пожертвовать собой, она не может вызвать в семье антагонизма, так как в конечном счете никто не может быть уличен в плохих намерениях. А в итоге семья реорганизуется более адекватным образом. Подобного рода интервенция близка техникам, описанным Палаззоли и ее коллегами (1978). Факты убеждают, что крайности подросткового поведения сплачивают родителей благодаря их совместной заботе о сыне или дочери, что род власти, которую подросток имеет над родителями, требует от них самой высокой вовлеченности, заставляющей отказываться от всех других привязанностей. Однако, препятствуя родительскому разъединению, поведение молодого человека может причинять столько боли и страдания семье, так что сближение родителей лишается радости и счастья.